Покосная тяжба - Страница 2
2
— Пожар!
А сторож был глуховатый.
— Ты что говоришь?
Тогда закричал Ефрем еще раз:
— Пожар!
А тот и ухом не ведет…
…и вот, когда Коляной поставил
палку и поставил ее на то самое место, где стояла летось граница, Яшка Бандит заявил, что Лепетиха будет… Тут закричали:
— Пожар!
И вот побежали тогда козлихинские мужики в Козлиху, и вот побежали тогда лепетихинские мужики в Лепетиху — и я думаю, что читателю не трудно будет догадаться, что ни в Козлихе, ни тем более в Лепетихе никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске и будто бы кончился, причем сгорел лутошанского кооператива сарай и сгорел дотла, а теперь и в Лутошанске никакого пожара не было.
И решили по всем этим соображениям козлихинские мужики вернуться на Дурундеевскую пустошь, и решили лепетихинские мужики…
Вот в чем дело:
вспомнили тут про кривую березу: от кривой березы на сто шагов — вот и граница. Но как ни искали кривую березу, найти не могли — еще зимой спилили ее на дрова и рядом с кривой спилили еще десяток прямых на дрова. Только от этой березы остался пенек, и остался пенек в три вершка, потому что была кривая береза трех вершков при комле.
Трехвершковый пенек нашел Егор Ковалев, трехвершковый пенек нашел и Фома Большой, только никак нельзя было сказать, который пенек остался от кривой березы.
Побежал за Феклой бобылкой — Фекла бобылка косила в прошлом году как раз на границе. Фекла пришла, посмотрела —
— Нись, — говорит, — тут, а нись — там… Будто бы энтот кустик оставался налево — нись направо. Да еще, разбойники, у меня сажень целую окосили!
А какой пенек остался от кривой березы, она не сказала и ушла. Тогда стали считать шаги — козлихинские от своего, лепетихинские от своего пенька, сто шагов в сторону лепетихинского же леса. Первым пошел Фома Большой, отсчитал к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница!
Тогда сказал ему Ефим Ковалев:
— Ты бы еще на ходули встал!
И пошел Ефим Ковалев от своего пенька в сторону лепетихинского леса, отсчитал сто шагов: вот и граница! И сказал тут Фома Меньшой:
— Ты бы на одном месте топтался!
И пошел тогда Фома Меньшой…
А в это самое время пришел кладовщик лутошанского кооператива Сергей Петров в совет и сделал заявление: и сгорел, согласно заявления, сарай, и сгорело в этом сарае сто пудов сахару и сто кусков ситца. Пошли, посмотрели и увидели, что сарай действительно сгорел и от сарая подлинно ничего не осталось и сгорел также сахар, и сгорел даже ситец, так как ни сахару, ни даже ситцу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось…
И пошел тогда сам Коляной от своего пенька к лепетихинскому лесу, отсчитал Коляной к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница.
Тогда сказал ему Яшка Бандит…
Тут закричали:
— Из Лутошанска за самогоном пришлиии!
Так и осталось на Дурундеевской пустоши две границы: одну поставили козлихинские мужики, а другую поставили лепетихинские мужики, и было между этими границами Фомы Меньшого сто шагов.
Вторая часть
В канцелярии лутошанского земотдела на стене висели часы, и, когда часы эти показывали ровно три, — в первый раз ударил гром над лутошанским земотделом, и такой грянул гром, что козлихинский мужик, Фома Большой, выходршший в тот час из Козлихи, что лепетихинский мужик, Ефим Ковалев, выходивший в тот час из Лепетихи —
надо сказать, что шли они оба в лутошанский земотдел просить земотдел о выяснении места, где стояла в прошлом году граница —
ну, так вот,
оба они перекрестились:
— Добежать бы до дождика!
И тогда сказал заборовский дьякон, а ныне секретарь нарсуда:
— Дело нечистое!
И сказал народный судья Петушков заборовскому дьякону:
— Дело нечистое!
Говорили они о лутошанском кооперативе. Так было дело:
шел председатель правления Федот Каблуков вечером, в десять часов, мимо лабаза и видел: стоит у лабаза человек в белой рубахе, без шапки — постоял, постоял…
тогда шел Федот Каблуков за газетой, потому что получались газеты вечером в десять часов —
потом шел он назад и видел:
зашел за лабаз человек в белой рубахе, без шапки, постоял, постоял… и ушел председатель правления, а на другой день…
— Дело нечистое!
Это сказал заборовский дьякон — а когда народный судья Петушков повторил:
— Дело нечистое,
— в это самое время во второй раз ударил гром и опять над лутошанским земотделом, и такой гром, что козлихинский мужик Фома Большой, входивший в тот час в Лутошанск из кривого прогона, что лепетихинский мужик Ефим Ковалев…
Да.
Так вот в это самое время посмотрел секретарь нарсуда на часы и сказал:
— Пора и обедать!
И как только он это сказал, прибежал в земотдел из Козлихи Фома Большой, прибежал в земотдел из Лепетихи Ефим Ковалев, и тогда же в третий раз ударил гром и уже над лутошанским кооперативом.
Председатель правления сгреб бумаги и спрятал бумаги в ящик, посмотрел на часы — а часы в это время показывали четыре — и сказал:
— Пора и обедать!
И только тогда пошел в Лутошанске дождь, и только тогда послан был земотделом в Козлиху Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, послан был он, — говорю я, — в Лепетиху в качестве члена установить между означенными деревнями границу, что проходит по Дурундеевской пустоши на земле бывшего барина, господина Дурундеева.
С вечера вышел Кузьма Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, в Козлиху и еще не дошел до Козлихи, как остановил его лепетихинский мужик Егор Ковалев и сказал:
- Предыдущая
- 2 / 5
- Следующая